Напитать собою ближних

1987-й

Если Платон не ходит за материалом для очередной статьи, то читает или пишет роман о своей жизни, а как-то отвез написанное в перепечатку и слышу:

- Рублей двести надо будет машинистке отдать…

А между тем за последние два месяца давал мне только по сто пятьдесят, так что снова буду тянуть до своей зарплаты… Да-а, на его нерегулярные заработки за выступления по области и редкие публикации в газете жить нелегко, вот и накаляются и его нервы, и мои.

 

Пришел, и прямо от порога услышала:       

- А я теперь нештатник в «Рабочем». 

Выпорхнула из кухни:

- Да ты что!? - вытерла руки о фартук, чтобы всплеснуть ими: - Радость-то какая...

- Нештатником-то взяли, - погасил улыбку, - а вот в штат не захотели. Ну, что им Горбачев и гласность! В белых тапочках видеть её хотели б, так что нечего пока ожидать от этих коммуняк.

- Ну что ж, с худой овцы - хоть шерсти клок, - попыталась народной мудростью утешить вновь испечённого нештатника… да и себя.

 

После записи передачи села в свое любимое кресло: ох, хоть б несколько минут побыть одной!.. Но влетел Володя Гуглев, - он, де, подал заявление о выезде за рубеж!.. «Хуже там не будет... надо искать себя в жизни... только один раз живём... лучше там быть рабочим бензоколонки, чем здесь - собкором». Слушала его, поддакивала, сочувствовала, согласно кивала головой…

А когда ехала троллейбусом домой, подсела жена оператора Жени Сорочкина, и всю дорогу!.. перед моим лицом мелькала её сухая, маленькая ручка, скрипел, шипел голосок, иногда на щеке ощущала брызги её слюны, - проклинала Женьку, а я, прижатая к стеклу… прижатая не только её боком, но и ненавистью, смотрела в окно и мне до слёз было жалко и её, и Женьку, Гуглева, и вот эти, мелькающие за стёклами троллейбуса, исхлестанные снегом с дождём, деревца… и Платона, и себя.

 

В Карачев…

В поезде всё болела и болела голова, поэтому до дома шла медленно, глубоко вдыхая, - а вдруг свежий воздух поможет? Нет, не помог.

А в хате холодно, сыро, серо. Присела на кровать, сунула руки в рукава.             

- Давай электрогрелку включу, - мама предложила.  

- Да нет, лучше бы печку…  

Стоит рядом брат, расспрашивает о новостях, - скучно ему здесь, конечно! – а я, как на грех!.. ни-че-го не могу вспомнить! Ну, нет новостей, нет!.. Наконец, затапливает печку. Отогреваюсь, оживаю, чуть отступает головная боль, и понемногу начинаю подметать, мыть пол, посуду. В хате становится тепло, чистенько, - жить уже и здесь можно. Теперь строгаю замороженного кролика, что привезла с собой, чищу лук, чеснок, начинаю крутить мясо, пеку котлеты. Рядом крутится в грязнущем свитере пятилетний племянник Максон:

- И почему вы с Глебом всегда такие чистые? - вдруг слышу.

Сварилась и картошка, пахнет котлетами, и уже мама тянется за одной к сковородке.

- Ма, ну что ты… сейчас подам с картошечкой, на тарелочке.

- Да я уж и так привыкла, - ест с ладони.

А рядом Макс тоже уплетает котлету и, поглядывая на меня, все приговаривает:

- Вкусно! Как вкусно! – а через какое-то время опять просит: - Ба, дай еще одну!

Ну вот, в хате чисто, тепло, пахнет котлетами, мама сидит на кровати, попивает чай с пирожными, приговаривая:

- Спасибо тебе, спасибо. ОбрАзила нас, накормила... Спасибо.

А мне уже надо уезжать. И опять: ох, как же больно!

Но там, в Брянске – тоже мои… родные.

 

На «Амаркорд» Феллини*… Поэзия, мечта, блуждание в тумане...

И домой сквозь туманную сырость оврага, - через Судок. 

Воздух - настой из трав… и Феллини… и уже трасса, улицы, но словно чужие.

А дома - Максимилиан Волошин*:

                 Всё бытие случайно и мгновенно.

                 Явленья жизни – беглый эпизод

                 Между двумя безмерностями смерти.

                 Сознанье – вспышка молнии в ночи,

                 Черта аэролита в атмосфере,

                 Пролёт сквозь пламя вздутого костра

                 Случайной птицы, вырванной из бури

                 И вновь нырнувшей в снежную метель…

                

Мои начальники взяли под ручки, повели: отметим, мол, «тринадцатые зарплаты». Да нет, знала: не «тринадцатые» приглашают отмечать, а будут уговаривать и дальше вести «Десятый канал». И сидела в их уютненьком кабинете, и пила ликер, потом - коньяк... Да нет, не хотелось их, таких улыбчивых, огорчать, что ещё думаю: тащить ли опять эту ношу? Потому поблагодарила, встала:

- Эфир же прямой... А вдруг что случится?

И ушла в аппаратную. А там Миша, видеоинженер, протянул полстакана сухого вина:

- Ну, пожа-алуйста, Галина Семеновна!  - и улыбнулся так солнечно!

Разве можно было отказаться?

И такой хмель заиграл легкий и устойчивый!.. Мелькали разноцветьем мониторы, успокаивающе шумела аппаратура, а мы с Мишей говорили, перебивая друг друга о Гессе*, о космосе, о душе. Каким умным парнем оказался! И почему сразу спросил об «Игре в бисер», о Коктебеле, о Волошине? Оказывается, и он поднимался к его могиле, стоял над плитой... Вот ведь как неожиданно раскрывается человек! Ходил рядом очкастый инженер электроник… не очень-то и заметный, а душа оказалась такой понятной и близкой!

Уже в двенадцатом часу ехала домой и думала: а, может, остаться на «десятом»? Да, хлопотно, трудно, и домой каждый день возвращаюсь в двенадцатом, но ведь интереснее, чем на втором делать забубенные передачи? Пожалуй, скажу завтра моим ласковым начальникам: хорошо, остаюсь. 

                                                        

Обычно, когда все улягутся, приходят мои сладкие мгновенья: наконец-то никому не нужна, наконец-то одна и свободна!.. А вчера, забившись в угол дивана и надев наушники, до часа ночи смотрела концерт Пласидо Доминго*… Вот в такие минуты и возникает аура благости.

И собственная маленькая жизнь покажется нужной не только тем, кто рядом, но и тому, кто где-то ТАМ, в неизвестной нам Вечности. 

Но как же стремительно тают эти мгновения! И хорошо, если входишь в привычное тихо и незаметно, но чаще...

Чаще надо сделать усилие, чтобы очнуться безболезненно.

   

Проснулась, вошла на кухню... Мои сиамские близнецы, то бишь сиамские коты еще дремлют на диванчике, свернувшись калачиками, но амбре!.. И сразу решила: стреляйте в меня из пистолета, режьте на части, а оставаться на кухне, снова жарить картошку, крошить салат для моих милых деток не-бу-ду! Нервы даже за ночь не успокоились из-за них!

Вчера-то вырвалась на наш «земельный надел» только часа в три, – пока завтрак, обед приготовила, пока пирог с яблоками испекла… И как же хорошо там работалось! Подгребла засохшие сорняки, посидела у костерка, высадила тюльпаны, побродила под березами…

А когда ехала домой, думалось: как же здорово, что у нас есть этот клочок земли, что вот сейчас приеду домой, ополоснусь под душем и сяду смотреть веселую передачу «Белый попугай»…

И приехала, и ополоснулась... почти, когда вдруг услышала:

- Ты посуду за собой никогда не моешь! – голос дочки. - И в туалете опять плохо за собой смыл!

И сын прокричал ей что-то из зала.

- Дети, не ругайтесь! - пропела из ванной. - Нет, будто и не услышали. Оделась, вышла: - Сейчас же прекратите! - уже прикрикнула.

Нет, ноль внимания. Ну, и сорвалась... В слезах выскочила на балкон, Глеб - за мной:

- Мам, ты что?

А я подхватилась, накинула куртку, скатилась по ступенькам на улицу, перебежала через дорогу в чужой неухоженный двор, плюхнулась на лавку... Наревелась, нажалелась себя! Только в половине двенадцатого и пришла домой. Опять - снотворное…

И вот сегодня, сбежав от детей, сгребала мусор, снова сидела у костра… Благостно-то как было, тихо! Только птички посвистывали.

         

В «Новом мире»* прочитала статью Арсения Гулыги* «Миф и современность»: «Не может быть прямого пути к истине! Обязательно - отклонение в сторону и винтовая лестница - вверх и в сторону. Единоличная мысль подозрительна. Да здравствует многоликая мудрость!»        

А в нашей родной стране… Нет, и все же произошёл сбой в «советской отлаженной идеологической системе» коль напечатали не только слова о «пути к истине» Арсения Гулыги, но и «Белые одежды» Дудинцева*.

 

Не хотелось смотреть сериал по этому роману, - тревожить душу, - и все же, со второй серии…

А фильм вот о чем: молодой ученый-генетик вопреки угодному «партии и правительству» Лысенко, который обещает быстрые и обильные урожаи в обход научной селекции, хочет продлить опыты своего учителя (уже высланного в Сибирь) по выращиванию нового сорта морозоустойчивого картофеля. И вот мечется он с этой картошкой, прячет от доносчиков свою опытную делянку даже в лесу, но петля на него уже наброшена, понемногу затягивается и тогда он, после самоубийства другого ученого, не вынесшего издевательства гэбистов*, ночью бежит, унося с собой в рюкзаке клубни нового сорта. Но за этот его побег вскоре расплачивается его ученица, - хватают её верные псы партии и в тюрьме она кончает самоубийством.

А финал фильма «светлый»: через несколько лет герой наконец-то разыскивает на поселении в Сибири свою любимую, которая уже отсидела десять лет; главный гэбист умирает, продавшийся ученый – тоже и, казалось бы, добро торжествует, но…

Боже, не хочу жить с этой пыткой в душе! Ведь чем дальше удаляемся от социализма, тем мучительнее ненавижу его.

 

Начало ноября… С неделю было тепло, но вдруг подморозило. Как же неуютно, паршиво на улице! Будто висит в воздухе тонкий, пронзительный звук…

И на работе - собрание постановочной группы изматывающее, бестолковое… а надо усмирить, помирить всех.  

И подготовка к эфиру нервозная, спешная… а надо объединить операторов, помощников, диктора, редактора, выступающих, чтобы в эти тридцать минут стали они чем-то единым. 

Но – домой… В троллейбусе дочитываю последние страницы об Альберте Швейцере*, немецком философе, музыканте, а потом смотрю на мелькающие за окном фонари и думаю: какой поразительный человек! Столько знать, уметь, получить признание и уехать в Африку лечить негров... И дожил до девяноста двух лет. И работал до последнего дня, а когда сердце износилось, сделал крест для своей могилы и умер.

Какие дубы иногда возвышаются!.. среди нас – мелкой поросли.

А за окном змейкой, по голой земле, вьюжилась пыль вперемежку со снегом… 

А дома - дочка со своими проблемами, мрачный муж, которому изо всех сил стараюсь помочь…

А ночью - прокручивание дневного.

И только утром!.. Они, снежинки, кружили и кружили, прежде чем упасть… словно отрадные слезы после изматывающих душу часов.    

 

Иду из бассейна и блаженствую... С утра-то пасмурно было, стыло, но вот выпал снежок и от него словно светлее стало и всё преобразилось. Конечно, скоро растает, а сейчас - чудо!.. И уже поднимаюсь по крутой лестнице, но вдруг вижу: под горкой, возле дома стоит... а вернее - медленно оседает на снег пацан. Лицо - в крови, кровь и на пальто. Рядом- пожилая женщина:

- Упал! Разбился!

Подхожу, спрашиваю:

- Где здесь телефон?

Только под горкой, внизу. Останавливается и мужчина, - он как раз спускается по лестнице, - предлагает:

- Я позвоню…

- Скажите, что пусть выезжает скорая по адресу... - смотрю на номер дома напротив: - по адресу: нижняя Лубянка тридцать семь.

Потом стучусь в дверь дома. Девушка выходит.

- Бинт и вата есть?

Выносит. Стираю у мальчика кровь с лица, а он… Он сидит бледный, глаза полузакрыты, но, тихо постанывая, шепчет:

- Тошнит... Голова... 

- Ничего, ничего, малыш, потерпи.

Нас окружают люди, стоят, смотрят, ахают, а я сижу на корточках и поддерживаю мальчику голову.

 Вдруг кто-то выкрикивает:

- Скорая!

И впрямь: внизу лестницы стоит машина, а по ступенькам поднимается врач. Подходит, наклоняется над мальчиком:

- Голова кружится? Тошнит?

Отвечаю за него. Еще какие-то мужчины подходят, решают, что посадят мальчика на скрещенные руки и снесут к машине.

Иду домой… а в душе бьётся, ширится хрупкое и светлое чувство: ведь помогла же, помогла человеку!

А вечером, в «Белых одеждах» Дудинцева, читаю:

«Мир дан нам таким, каков есть: ни прибавить, ни убавить. И ты не колеси зря в поисках счастья. Оно - в тебе. Когда положишь плоть свою, чтобы напитать ближних; прольешь кровь свою, переплывешь моря страданий; вылезешь на берег еле живой... тут счастье и найдет тебя».

-------------

*Федери́ко Фелли́ни (1920-1993) - итальянский кинорежиссёр, обладатель пяти премий «Оскар» и «Золотой пальмовой ветви» Каннского кинофестиваля.

*Максимилиа́н Волошин (1877-1932) - русский поэт, переводчик, художник-пейзажист, художественный и литературный критик.

*Ге́рман Гессе (1877-1962) — немецкий писатель и художник, лауреат Нобелевской премии.  

*Пласидо Доминго (1941) - испанский оперный певец, лирико-драматический тенор.

*«Новый Мир» - ежемесячный толстый литературно-художественный журналов. (Издается с 1925 года).

*Арсений Гулыга - доктор философских наук, профессор, специалист по истории немецкой и русской философии.

*Дудинцев Владимир (1918–1998) - русский советский писатель.

*Сотрудники Комитета государственной безопасности CCCP (аббр.: офиц. КГБ СССР; разг. «комитет», «органы», «контора», "чекисты" , «гэбисты») — центрального союзно-республиканского органа государственного управления Союза Советских Социалистических Республик.  

*Альбе́рт Шве́йцер (1875-1965) — немецкий и французский протестантский теолог, философ культуры, гуманист, музыкант и врач.