АНДРЕЙ ЧЕРНЕНКО
Светились, точно бы с иконы,
Тревожа душу, сердце, кожу,
Его таинственные жёны,
(Как, впрочем, и не жёны - тоже.)
Ни смысла, ни предназначенья
Он с ними в жизни не искал.
Он просто таял в их свеченьи
И воском в их ладонь стекал.
Их пальцами себя сминая,
Он истончался, как слюда.
Лишь на мгновенье обжигая,
И остывая навсегда.
***
Ну, вот и мне подсунул бес
Вино последней, обреченной,
Любви, пролившейся с небес,
Из чаши, Богом оброненной.
Но это терпкое вино
Мне душу студит, а не греет.
И отрезветь после него
Я в этой жизни не успею.
Кто ныне утро делит с ней,
Кто пьёт её шальную радость?
…Была всех ядов пострашней
Ее беспомощность и слабость.
***
Добрый ангел тих и скромен.
У него большие крылья.
Белоснежные одежды.
И - седая голова.
Для того, как ты - бездомен,
для того, как ты - бессилен,
у него есть горсть надежды
и особые слова.
А поодаль – ангел грозный.
У него большие крылья.
У него, как ночь, одежды,
и глаза его, как ночь.
Для того, как ты - бездомен,
для того, как ты - бессилен,
у него слова такие –
после них и жить не вмочь.
Потому и нет покоя.
Жизнь – тщета.
Судьба – тревога.
Явь уже не различима
в зареве багровых снов.
Так и тащимся мы трое
по извилистой дороге.
Хлопанье огромных крыльев.
Клёкот из невнятных слов
***
За саперави, визави,
В ночном московском дворике
Рассказывал я о любви
Тбилисскому историку.
Он был печален, мой грузин,
Он гладил пальцами кувшин.
И вдруг сказал: "Забудь, браток,
Про ту любовь и тот порог...
Как не старайся, не итожь,
Под реквием сомнений
Переживает правду - ложь,
А мифы - суть явлений.
Так явь всегда беднее сна.
Так тень - резвее скакуна".
Он был печален, мой грузин.
Но, с мудростью обвенчанный,
Всё гладил пальцами кувшин,
Как маленькую женщину.
А в каплях желтого вина
Смеялась юная луна.
***
Зима - приют
Порочной девочкой,
полуодетой,
волнующей
лишь старцев и детей,
Весна полна
обманчивых страстей,
а зрелость ждет
законченности лета;
но Лето,
как неверная жена,
пришедшая
на тайный праздник плоти,
чтобы с любым
испить себя до дна
и распрощаться,
не тая зевоты;
и Осень принимает,
как вдова,
стареющая в сумерках
до срока, -
на час любви,
на месяц-два морока,
алеет томно
мертвая листва.
…Зима – приют
для точного ума,
она в ладах
лишь с не подложным чувством,
все страсти
превращая в груду льда,
с жестоким, но - бесхитростным
искусством.
***
Сколько губ тебя коснулось?
Сколько рук тебя ласкало?
Вновь под пальцами проснулось
Новой музыки начало -
Чище нету поцелуев!
Звуки стынут.
Ниже.
Глуше...
Отчего же я ревную
Чьё-то тело, а не душу?
***
Нет в мире больше тайн.
Лишь хлопоты да страхи.
Да надоевший снег,
Да холод скудных слов.
И лишь – мечты детей,
Как угольки во прахе
Кремированных душ
Еще живых отцов.
А, впрочем, как с женой,
И с этим сжиться можно.
И просто ждать Суда
У Божьего крыльца.
Не силясь разглядеть
В тоске своей острожной
Ни истины людской,
Ни замысла Творца.
***
Настали дни, похожие на нас,
Без промельков нежданных откровений,
Без лёгкого обмана, без прикрас,
Без тех утрат и тех приобретений,
Которым нет цены и смысла нет,
Но без которых нет и вовсе смысла.
...Всё бормочу я старенький сонет:
"Истёрло горб мне это коромысло".
***
Записка на моём столе.
Две строчки. Чёрное - на белом.
Так пусто в доме! Как в дупле,
Разграбленном и омертвелом.
Всё, всё кричит во мне: "Не верь!"
И сердце - будто в кольцах спрута.
Через минуту скрипнет дверь.
Осталась лишь одна минута...
***
Капри.
Слякоть.
Гости.
Дача.
Шелест слов в тиши.
Как аквариум прозрачен
Мир твоей души.
Персик.
Кофе.
Сигарета.
Рюмка коньяку.
Жёлтое пятно рассвета
Тянется к виску.
***
… В стране любви теперь сплошные зимы,
Гриппозные простуженные дни;
Лишь светлячок, Господь его храни,
Все плавится в груди неутомимо…
***
Выплывешь из океана снов,
выползешь на островок дивана...
Вся необитаемость миров -
в трещинах граненого стакана.
Желто-синий полуночный час
с маслицем на сковородке тает...
Вины укорачивают нас,
лабиринт бессониц удлиняя.
Ночь дотлела, выпито вино,
и душа опять в комочек сжалась...
Ну а боль случилась так давно -
будто бы и вовсе не случалась.
***
Ни друзей.
Ни врагов.
Даже нет тараканов.
В моей комнате
Серый кошмар немоты.
И я пью пустоту
Из ста тысяч стаканов,
Разевая, по очереди,
Все свои рты.
***
Покой и нежность.
Странная пора.
Не смерть,
Не старость, -
Прозябаю между,
Где в угольях
Уставшего костра
Не тлеют больше
Жалкие надежды,
Остыла
Нестерпимая тоска.
И прошлое
Оцепенело в коме,
(Где мой двойник -
В неведеньи пока -
Стучится в дом,
Ненужный
В этом доме).
Набрякли над заливом
Облака,
Метель и дождь
Над Мойкой и Обводным.
*** *** ***
Питер.
Невский.
Несвобода.
И, забытая почти,
В тесной немоте комода
Клипса - доброй травести.
Почему о ней вдруг вспомнил?
Впрочем, помнил ведь всегда:
Где-то в городе Коломне
Выгорела без следа
Эта звездочка дневная -
Растворилась в глыбе льда.
Ах, ты простота святая;
Клипса - нитка да слюда.
Ночь пуста,
Душа безгласна,
Злые очи по утру.
Отражаюсь в них и гасну -
Как затяжка на ветру.
Ненавиделось?
Стерпелось...
Раздвоилось?
Вновь срослось...
Что смоглось, то не хотелось,
Что хотелось - не смоглось.
*** *** ***
Над ними
путаются тропы
В лесу
житейской суеты.
И тень
на старые окопы
Бросают
новые кресты.
Властью
какого злого рока
Вершат
свой роковой прыжок
Мальчишки наши -
вновь до срока,
Как будто
платим мы оброк.
Но чудится:
в кромешном мраке
Лежат они
в своих гробах,
Как победившие
в атаке,
Со злой усмешкой
на устах.
*** *** ***
Крылышки пушит Эрот,
Целится из лука.
Но томление пройдет
И наступит скука.
Загляну в ее мешки -
Ни печали, ни тоски.
Как паломники, вдвоем
Мы с ней дальше побредем...
.
